Но его никто не слушал, страх оказался сильнее приказа и даже разума.
Роман поддался всеобще й панике и бездумно бежал назад, если можно тяжёлое передвижение по глубокому снегу назвать бегом. Каску он сбросил — мешала и сползала на лицо, но автомат держал крепко, даже не осознавая этого.
Грохнувший рядом взрыв оглушил Ромку и швырнул в черноту…
Сознание вернулось быстро — взрывы ещё продолжали грохотать, а солдаты разбегаться.
Роман осознал светлеющее над собою небо — далёкое и отстранённое от людских забот и бед… Что-то было не так… Где-то на подсознательном почти животном рефлексе билась отчаянная мысль: произошло непоправимое, очень плохое.
Постепенно Ромка понял, что не чувствует своего тела. Вообще. Его как бы нет, сознание существует отдельно.
«Что со мной? — думал он, вглядываясь через странный туман, застилающий глаза. — Я ранен? Но мне не больно, я вообще не чувствую тела…»
Ему захотелось поднять руки, но не получилось.
«Почему я не могу шевелиться?..»
Вдруг Роман осознал, что не может не только двигаться, но даже посмотреть влево или вправо и вообще закрыть глаза. От этого стало совсем страшно. Но закричать он тоже не смог.
«Убило меня, что ли?! Да ну, ерунда! Я же думаю! Я вижу и всё слышу! Значит, я живой! Но что с телом, почему я не чувствую его?! Я хочу закричать и не могу… Меня убило… Нет! Я живой! Я думаю! Я вижу! Я живой!»
Ромка почувствовал, как неведомая сила отрывает его от земли и несёт сквозь предутреннюю мглу. Он увидел маму. Она находилась в небольшой полутёмной комнатке, освещаемой сполохами огня, пробивающимися через приоткрытую заслонку печки-буржуйки, возле которой сидел незнакомый мужчина. Он усталым голосом что-то говорил о письмах и бросал их в печку.
Внезапно мама, сжавшись от острой боли, схватилась за сердце…
Роман отчётливо услышал, как мужчина тревожно спросил: — Что с вами, Елена? Сердце?
— С сыном беда случилась… — через стиснутые зубы выговорила мама.
— С ним всё будет хорошо, Елена, верьте мне. Как и с вашим мужем. Я знаю.
— Нет, случилась беда с Ромочкой…
Роман почувствовал, как та самая неведомая сила вновь увлекает его через мглу, и вот он уже в госпитале, в комнатке, где ночевал. Он увидел Ксению. Девушка ревела навзрыд.
Её пыталась успокоить подруга, приговаривая:
— Ну что ты, Ксюша… Ну успокойся… Всем сейчас тяжело… Мне тоже тяжело… Я тоже устала… Ну давай, сейчас я ещё зареву… — девушка и вправду заплакала.
А Ксения сквозь слёзы произнесла:
— Не могу больше… Устала я от этой крови, от боли, от смертей, от грязного белья, испражнений и рвотных масс… Устала… Не могу больше… Пойду завтра к маме, попрошу прощения… Если письма будут о Ромы, да й знать, ладно?
Роман вновь осознал себя на поле боя.
Над ним склонился командир взвода. Он был немногим старше Романа, но имел за плечами военное училище и кое-какой боевой опыт, поэтому не потерял самообладания, но растерял своих необстрелянных подчинённых.
— Никитин! Ты как?!
«Я живой», — хотел сказать Ромка, но не смог.
— Товарищ лейтенант! Мёртвый он, не видите, что ли?! — крикнул истерично кто-то.
Роман не смог разглядеть неизвестного, не получалось ни повернуть головы, ни скосить глаза в сторону.
— Да вижу уже… — досадливо произнёс лейтенант, отстраняясь и пропадая из поля зрения.
«Я живой…», — упрямо подумал Ромка и почувствовал, как его снова отрывает от земли и затягивает в чёрную воронку с ярким светом где-то вдали…
//- * * * — //
Ксения шла к своей маме.
Она твёрдо решила повиниться перед ней. Кончились силы и упрямство. Хотелось доброты и защиты от самого близкого и родного человека.
Она открыла своим ключом дверь квартиры. Никого дома не было. Уставшая с ночной смены девушка походила по пустым, промороженным комнатам и решила лечь спать в самой маленькой, где, судя по всему, обосновались мама и дядя Ваня. Здесь было немного лучше — едва живая батарея отопления давала кое-какое тепло.
Не раздеваясь, укрывшись пледом, девушка легла на застеленную кровать и быстро уснула. Проснулась она, когда уже стемнело. Электричества, конечно, не было, как и свечей. В госпитале в этом плане куда как комфортней — военные смогли обеспечить необходимые условия.
Ксения, погружённая в нерадостные размышления, сидела у окна, глядя на тёмную пустую улицу.
Почему её жизнь сложилась именно так, а не иначе? Почему началась война?.. Почему страдает и умирает столько людей?.. Кто должен понести за это наказание и понесёт ли?.. Когда закончится этот кошмар?..
Вопросов много, ответов почти нет, а те, что есть — малоубедительны.
Замок во входной двери провернулся лишь поздним вечером.
Девушка стояла в коридоре. В темноте она увидела, как зашёл мужчина и закрыл за собою дверь.
— Дядя Ваня, это вы? — спросила она настороженно.
Мужчина, склонившийся снять обувь, распрямился.
— Ксения?
— А где мама?
— Ксения, ты разве в городе?
— Где мама?
— Ей кто-то сказал, что ты ушла из города. Я не знаю, от кого она это услышала. Но твоя мама на следующий день пошла тебя искать, потому что очень переживает за тебя. А где Ромка?
— Подождите… Куда она ушла? К федералам?
— Да. Разве ты не знаешь, что женщин и детей выпускают из города?
— Знаю.
— Ну вот. Твоя мама ушла за тобой. Ей кто-то сказал, что ты вышла из города.
— Я всё это время провела здесь. Работаю санитаркой при госпитале, живу там же с некоторых пор. А давно мама ушла?
— Четыре дня назад.
— Вот как… — с сожалением вздохнула девушка. — Да, вы спросили о Ромке. Его мобилизовали. Он сейчас на фронте, тоже где-то за городом.
— Мобилизовали, значит, — с тревогой произнёс Иван. — Как всё неожиданно… Ты давно вернулась?
— Утром ещё. Проспала весь день после ночного дежурства. Устаю сильно. Особенно сейчас, когда после потопа обмороженные стали поступать. Их очень много. Очень.
— Это правильно, что ты вернулась, Ксюша. Правильно. Твоя мама очень страдала без тебя… Постой! Ты, наверное, голодная? Я бы тоже перекусил чего-нибудь. Пойдём на кухню, хот ь тушёнки поедим. Выдают по талонам. Этим и спасались с мамой твоей. Теперь вот один ем. Как в госпитале, кормят вас, нет?
— Персонал не кормят. Тоже все талоны получаем и отовариваем. Но всухомятку не едим. Есть возможность приготовить.
— Хорошо. А здесь такой возможности давно уже нет.
Они съели по банке не разогретой говяжьей тушёнки.
При этом Ксения думала о том, что тушёнка очень вкусная. А раньше она эту дрянь на дух не переносила. Как всё поменялось…
— Вот что, Ксюша, — сказал Иван после скудного ужина, — тебе тоже нужно выходить из города и искать маму. Она, скорее всего, в палаточном городке. Я слышал, федералы всех беженцев регистрируют, так что найдёте друг друга.
— А как же госпиталь?
Иван вздохнул:
— О себе надо думать, а не заигрываться в патриотов. Мать с ума сходит, а ты про госпиталь. Уходи и всё. Без тебя справятся.
— Я так и сделаю, дядя Ваня. Не могу я больше работать там. Сил моих нет видеть чужие страдания.
А про себя девушка подумала:
«Мне о ребёнке заботиться надо. Каким он родится, если я вся на нервах постоянно?»
— Вот и правильно, Ксюша. Вот и правильно. От Ромки моего слышно что-нибудь? Давно его мобилизовали?
— Десять дней назад. Писем ещё не было. Я знаю, с ним всё будет хорошо. Он вернётся целым и невредимым.
— Дай-то Бог! — вздохнул Иван.
— Дядя Ваня… А вы любите мою маму? — тихо спросила Ксения.
Иван ответил не сразу.
— Люблю, Ксюша. Очень.
— А жену свою, Ромкину мать?
Иван в который уже раз вздохнул тяжело.
— Елену я тоже люблю…
— Разве так бывает? Разве можно любить сразу двух ж енщин? — также тихо спросила девушка. — Ну, не в смысле секса там, плотских вожделений, а по-настоящему любить?
— Бывает, как видишь. Только тяжело от любви такой. Больше виноватым себя чувствую, чем счастливым. Определиться никак не получается. И с твоей мамой, и с Ромкиной меня связывают сильные чувства, но они разные, чувства эти. Я совсем запутался в них. Не знаю, что делать… К Елене вернуться уже не имею морального права, да и Ромка не простит, наверное… А ты против, чтобы я жил с твоей мамой?
— Не против, дядя Ваня. Знаете, я сильно пересмотрела свои взгляды на жизнь за это короткое время. Я стала другой. Только вам и вправду надо определиться уже и больше не менять решения.
— Ты права, Ксюша. Давай спать. Ложись в маленькой комнате, там немного теплее. А я уж тут устроюсь. Завтра мне с утра на работу опять. А ты тоже прямо с утра иди на фильтрационный пункт, выходи за город и ищи маму… Знаешь, я тебе не говорил ни когда — не было возможности: ты очень похожа на мать в годы её молодости. Просто копия. Аж оторопь берёт.
